Набрав полную скорость, я на бреющем полетел в полк.
Линию фронта мы пересекли спокойно, а вот при приближении к нашему аэродрому встретили пару «мессеров», недоуменно закрутившихся рядом.
— Странно. Они же должны были найти убитых, — сказал я особисту.
— В эфире этого не было. Я его внимательно слушаю.
В это время немцы наконец-то развернулись и отправились по своим делам, видимо, приняв нас за везущий диверсантов транспортник.
— Уф-ф, ушли!
— Не радуйся, посмотри на сорок пять, — обломал меня Никифоров.
К нам приближались три самолета, в которых легко опознавались «чайки». И я был более чем уверен, что они из полка Запашного.
— С нашими свяжитесь.
— Частоты не те, не получается.
— Вот, блин, попали! Они же сейчас нас атакуют!
— Садись!
— Что?
— Садись немедленно!!!
— Да понял я. Им, чтобы нас догнать, надо минуты две… Сколько нам до аэродрома?
— Минут десять.
— Тогда садимся. Вот дорога, где наша войсковая колонна идет, в поле и сяду.
Сбросив скорость и выпустив закрылки вместе с шасси, я стал планировать вниз. Бойцы, которые шли по дороге, сперва недоуменными фигурками застыли, глядя на нас, но потом бросились в поле, видимо, поняв, что мы собираемся сделать.
— Держитесь, сейчас будет трясти! — крикнул я в салон.
И не обманул, трясло нас преизрядно.
— Фу, сели… — выступивший на лице пот заливал глаза. Пришлось снять очки и утираться рукавом.
В это время снаружи послышались крики — в основном матерный русский — и рев моторов. Когда я выбрался из салона, вокруг машины, уже сверкая улыбками, стояла толпа человек в триста, а лейтенант-пограничник что-то говорил. Прислушавшись, понял, что он в подробностях рассказывает, как мы захватили самолет у немцев.
Пехота была непуганая, шла к фронту, поэтому и встретила нас так спокойно. О немецких диверсантах они пока еще не задумывались.
Проведя рукой по волосам, я надел шлемофон, помахал «чайкам», делавшим очередной круг над нами, и подергал особиста за рукав:
— Товарищ политрук, к ужину опоздаем!
— Сейчас, нужно раненых вытащить.
— А зачем? Царица полей пехом идет, техники у них я не вижу. Лучше к нам, там хоть Лютикова.
— Думаю, что ты прав. Подожди, — быстро сказал он и направился к майору, командовавшему «взявшими» нас в «плен» бойцами.
«Чайки», сделав последний круг, улетели к себе, и Никифоров махнул рукой:
— Взлетаем!
К моему удивлению, погранцы тоже вернулись в салон, видимо, не желая бросать своих.
На аэродроме были в шоке, когда на их полосу нагло приземлился немецкий «юнкерс». «Чайки» только что сели, и персонал еще ничего не знал, так что к нам они бежали вооруженные чем попало. Один даже с поршнем в руке.
Поэтому, когда у остановившегося транспортника открылась дверца и оттуда выпрыгнул особист одного из полков, которого все знали очень хорошо, народ охренел.
После того как «юнкерс» замер и моторы заглохли, я просидел в кресле еще минут пять, отходя от того дикого напряжения, что было у меня за все время полета. Вздохнув, провел рукой по лицу вверх, сдирая заодно наушники. Повесив их на штурвал, отстегнул ремни и со старческим кряхтением встал. Последние пассажиры уже покинули салон, так что кроме пятен крови, пары мешков, что были использованы вместо подушек для раненых, и забитого в угол трупа немецкого летчика, который так никто и не удосужился выкинуть, в салоне никого и ничего не было.
Посмотрев на маленькую желтую кобуру на поясе мертвого немца, хмыкнув, быстро содрал ее и сунул в карман галифе, затем, подхватив один из маленьких мешков с отчетливо шуршащей внутри бумагой, вышел на свежий воздух. В это время как раз отъезжали две полуторки, куда погрузили раненых, и мое появление прошло незамеченным.
— Да ты весь мокрый! — удивился сидящий под крылом Степанов. Вокруг бурлил народ, так что я не очень четко разобрал слова, но смысл понял.
— Товарищ старший сержант, а как?.. Расскажите, откуда это? — развел руками один из бойцов БАО в звании сержанта. Насколько я помню, он был оружейником в нашем полку.
— Рассказать? Ну слушайте. — Я закинул мешок обратно в самолет — вдруг там что важное.
Понемногу к нам стали подходить люди, прислушиваясь ко мне. Особист сразу скрылся с глаз с командованием полка, по бледному виду Степанова было понятно, что многого он не расскажет, так что отвечать, то есть отдуваться, пришлось мне.
— Значит так. Вылетели мы на бомбежку. Отбомбились нормально, мосту конец пришел, а тут раз — и двадцать «мессеров»! Степанов кричит: «Со стороны еще тридцать заходят!» Но я же истребитель, хоть и на бомбовозе. Поэтому развернулся и атаковал их. Первого сбил, второго. На вираж — и еще сразу четверых. В общем, всех сбили, но один летит. Я подлетаю, на гашетку нажимаю, пулеметы молчат. Патроны кончились. Тогда я его крылом бац по хвосту!
— И что? — спросил один из «черных духов» с улыбкой — люди сразу поняли, что я заливаю, но слушали с интересом.
— Хвост в щепки, но летит, зараза. Тогда я пропеллером левого мотора по крылу…
— И-и-и? — не выдержал все тот же. Среди толпы слышались смешки.
— Крыла как не бывало, но летит!.. — развел я руками. — Тогда я крылом по фюзеляжу…
— Ну и-и-и?
— Фюзеляж в дребезги, немец на моторе сидит, как-то управляет, но летит!
В толпе слышался откровенный смех. Кто-то отчетливо сказал:
— Во заливает! Ну, комик, ему бы в артисты!
— Тогда Степанов говорит: «Командир прижмись к нему, я сейчас!» Ну я крыло подвел к немцу. Смотрю — Степанов вылез наружу и с сапогом в руке по крылу к немцу ползет. Подполз, бац ему сапогом по голове, ну тот вместе с мотором в пикирование и в землю врезался. Вот так вот храбростью и находчивостью сержанта Степанова и был сбит пятидесятый «мессер». Ну а пока мы гнали последнего немца, оказалось, что забрались далеко в тыл к немцам, только хотели было развернуться, как тут опять «мессеры» налетели… э-э-э-э… м-м-м? — завис я на миг.